Отступиться нельзя надеяться – где поставить запятую?
Передо мной письмо, полное отчаяния и боли – письмо матери. Когда в редакцию приходит такая почта, признаться, хочется плакать – от бессилия: помочь ничем не поможешь, но и в ящик стола исписанный мелким почерком тетрадный листок не положишь. Это не тот случай, когда можно с глаз долой и … Да и не получается «вон» – царапают и царапают сердце материнские откровения…
Я буду называть ее просто мама – свое имя она просила не указывать. Ей, наверное, около сорока-сорока пяти, ну от силы пятьдесят, если сыну всего двадцать. А кажется, будто очень пожилая женщина изливает душу – столько усталости в ее словах. Было от чего состариться.
Целиком цитировать письмо не стану – волновалась мама, слово к слову не прилаживала, о красоте изложения не заботилась. Перескажу. Еще четыре года назад она была счастлива – гордилась тем, что у нее такой ласковый, добрый, начитанный сын. В 9 классе его как подменили – парня впервые задержала милиция за употребление пива в общественном месте. Спиртной градус начал расти – путь от пива до водки подросток преодолел быстро. Домой все чаще возвращался под градусом, грязный, побитый, а иногда и вовсе не возвращался. От ласкового мальчика не осталось и следа – сын, пишет мама, стал «грубый, жестоко жесткий».
Из студентов его отчислили за неуспеваемость. Ничего не помогло – ни материнские слезы, ни увещевания институтских преподавателей, ни разговоры с инспектором по делам несовершеннолетних. «Мой сын превратился в алкаша, а ему ведь нет и двадцати!» – горько читать эти слова. А дальше еще тяжелее: «Я перепробовала все, что возможно в такой ситуации, – сын отказывается лечиться. Доведенная до отчаяния, я не вижу выхода…»
Собственно, свою историю мама изложила на бумаге не для того, чтобы душу облегчить. Написала, чтобы через нашу газету «обратиться, нет, достучаться до наших «слуг», «мужей», думцев – тех, что наверху». «Если бы был закон о принудительном лечении больных алкоголизмом, – размышляет женщина, – сколько бы можно было спасти молодых людей, совсем юных! Ведь закон – это какая-то надежда…»
Вот это слово – «надежда», соседствующее с фразой «не вижу выхода», и заставило меня напроситься на разговор с врачом-наркологом-психиатром высшей категории, заместителем главврача по медчасти дзержинского наркологического диспансера Натальей Владимировной Ершихиной. Все понимаю – не врачи принимают законы, но не поговорить нельзя было. Что искала я в этой встрече, отчетливо понимая, что возврата к «принудиловке» уже не будет? Может, хотела услышать что-то такое, отчего слово «надежда» перестало бы выглядеть в данном контексте таким беспомощным, пыталась найти для мамы спасительную соломинку? А может, искала в словах специалиста подтверждения своим мыслям? Трудно ответить. Но, знаете, я действительно обрадовалась тому, что Наталья Владимировна и как человек, и как врач сожалеет об отмене принудительного лечения от алкоголизма. Ликвидированные в начале 90-х ЛТП, считает она, не были бесполезны – пусть не всех, но какую-то часть больных удавалось вырвать из тисков недуга. Изоляция от окружающих и прежде всего от собутыльников, медикаментозная и психологическая помощь, заполнение внутренней пустоты работой – лучше этой программы длительной реабилитации, рассчитанной на 6 месяцев – 1,5 года, еще ничего не придумали для борьбы с алкогольной зависимостью.
По этому типу устроены и нынешние реабилитационные центры, где к жизни возвращают алкоголиков и наркоманов. Разница лишь в том, что это делают исключительно с их согласия. Но что значит дать человеку, которого на определенном этапе уже трудно назвать психически здоровым, право самому выбирать – лечиться или не лечиться? Он чаще всего и не осознает, что он болен и нуждается в помощи. Вот когда алкоголика накрывает белая горячка, тогда общество, желая обезопасить от беды, признаемся честно, прежде всего себя, а не больного, принимает решение за него. Но где реальная грань этой опасности? Разве больной алкоголизмом с его непроходящей агрессией, который просто не дает житья своим родным, – не угроза их жизни? Не слишком ли много свободы дано тем, кто уже не осознает своей ответственности перед людьми? А ведь эти два понятия неразделимы. Без ответственности свобода трансформируется в анархию, вседозволенность. И таких «вольнодумцев» год от года, день ото дня становится у нас все больше.
За последние десятилетия алкоголизм превратился в России в национальную беду. И этот результат получился как сложение многих и многих слагаемых. Возможно, кто-то со мной и не согласится, но запрет на принудительное лечение от пагубной зависимости сыграл здесь не последнюю роль. Уважив права человека, утратившего адекватность, мы по сути позволили этому человеку шагнуть в пропасть. Тем не менее, признавая в ребенке личность, мы все же ограничиваем его свободу. Он еще не способен сделать правильный выбор. А больной алкоголизмом уже не способен к этому.
Наконец-то спохватившись, что Россия спивается, верхи вместо того, чтобы со всех сторон навалиться на проблему, предпринимают хаотичные и отрывистые попытки заглушить ее, но не решить. Взять хотя бы одну из последних идей государевых мужей, поражающую своей новизной, – поднять в разы цены на спиртное, чтобы ограничить его употребление. Любой нарколог скажет, что это абсолютно бесплодно. Вот и Наталья Владимировна подтверждает: от этого глобального удорожания вреда будет больше, чем пользы. Пить Россия не бросит, а вот по отравлениям на первое место выйдет. Все это наша многострадальная страна проходила. Но урок так и не усвоила.
Врачи склонны считать первым шагом больного к победе над зависимостью не осознание своего недуга – до этого редко кто из них доходит своим умом, а обращение к наркологу. Он, будучи еще и психиатром, поможет ему понять это, то есть сделает то, что не всегда удается близким. Только вот устроить «очную ставку» пьющему родственнику с доктором тоже не всегда удается. Как ни крути, но при запрете принудительного лечения от алкоголизма главными «лекарями» становятся родственники пропойцы, и без того истерзанные-измотанные им. И самое главное, в погоне за соблюдением прав человека государство их оставило один на один со своей бедой…
Вот такие грустные мысли навеял на меня разговор с наркологом. Признаться, слово «надежда», за которое я было зацепилась в письме, после этой беседы я бы не рискнула произнести при маме – повторить его, все равно что обмануть. А не произнести? Равносильно смертному приговору. Мама! Простите нас, что не знаем, чем помочь.
Елена Волгина
