…До окончания схватки оставались какие-то секунды. Соперники настолько были вымотаны, что происходящее на татами напоминало пьяную возню. Казалось, что Петькины шансы на победу равны не то что нулю – минус единице. Но о проигрыше не могло идти и речи – пан или пропал, вечный КМС или, наконец, мастер спорта. И тогда Тамара что было мочи закричала на весь зал: «Петя, соберись, ты сможешь!».
Обычно победные лавры одни на двоих достаются спорт-смену и его тренеру. Петькину же победу по справедливости нужно делить на троих. И не только потому, что Тамара, в прошлом медсестра, накануне этих важных соревнований, бросив все, примчалась в Питер к сыну по первому зову – чтобы прокапать его витаминами, промассировать мышцы, покормить посытнее перед судьбоносным боем, наконец, поддержать морально. Ее вклад в Петькин успех измерялся всей ее жизнью. Цена – дороже не бывает.
…Мать судится с сыном, который отказывает ей, больной насквозь, в помощи. На кону 4 тысячи рублей – именно столько Тамара хотела бы получать каждый месяц от Петра в качестве алиментов. Сознание сковывает от такой реальности. И не знаешь, что страшнее в этой истории – стремление первой во что бы то ни стало добиться справедливости или отчаянное нежелание второго признавать свой сыновий долг. Нет, пожалуй, здесь разложить проблему на две кучки не получится – превращение самых близких людей во врагов по своей сущности трагично. В целом. И кто бы ни был виноват в этом разладе, победителей в семейных войнах не бывает и быть не может. От каждого, сознает он это или нет, после таких побоищ остается полчеловека. Ощущения глубокого сиротства не избежать, рано или поздно оно накроет.
…Тамаре уже приходилось чувствовать себя сиротой – с двухмесячного возраста мыкалась по детдомам. Образ мамы, вернее, какой она должна быть, у нее стал вырисовываться, когда она попала в интернат для детей, способных к математике. Директор горьковского интерната, душа-человек, стала для нее главной советчицей, поводырем по жизни. Именно она настояла на том, чтобы Тамара поступила в швейное училище. Именно по ее совету она, будучи уже матерью двоих детей (старший погиб восемь лет назад), перебралась в Дзержинск – чтобы огородить свою семью от постоянных и навязчивых вторжений бывшего мужа. И столько благодарности к наставнице накопилось в Тамаре за долгие годы, что она готова была ее взять к себе, когда та оказалась в доме престарелых после инсульта – увы, любимица всех учеников не смогла растопить своей любовью сердце собственной дочери. Тамара тогда не успела осуществить задуманное – учительница, заменившая ей маму, умерла. Могла ли тогда Тамара представить, что спустя годы ее младший сын так же утратит к ней родственное чувство.
… Петька рос не слишком-то мужественным. И Тамаре показалось, что спорт сможет это исправить. К тому же ей, обладательнице двух разрядов – по настольному теннису и волейболу, были очевидны спортивные задатки сына. И действительно, его успехи в дзюдо не заставили себя долго ждать. Тамара не пропускала ни одного соревнования – болела за сына так отчаянно, как только может болеть мать, была рядом в минуты и победы, и поражения. Однако спорт, если им заниматься серьезно, требует таких же серьезных вложений. На зарплату медсестры, которую, к тому же, в то время постоянно задерживали, больно-то не развернешься. Да и с учебой у Петьки не очень ладилось. И Тамара решилась – из медсестры превратилась в уличного продавца. Тяжкий труд, но он позволял и зарабатывать больше, и за сыновьями приглядывать лучше. Даже сейчас, спустя годы, ощущается тоска женщины по любимому делу, в котором она, кстати, преуспевала – в больнице ее ценили. Для Тамары это и вправду было жертвой.
…Один из психологов как-то сказал ей, что детдомовские дети не умеют любить, в лучшем случае, им дано испытывать благодарность, преданность, на худой конец – чувство долга. Тамара уцепилась за эту версию и примерила на себя – ей показалось, что «одежка» пришлась впору. Теперь ее и носит. Мне, по крайней мере, продемонстрировала. В речи этой сильной, волевой женщины действительно не встретишь слова «любовь». Но разве она измеряется словами?! Да и что значит любить? Целовать сыночка на сон грядущий? Называть его «лапочкой», «кисонькой»? Гладить по головке, когда надо отшлепать? Или все-таки отдавать частицу себя, отрекаться от своих эгоистичных желаний во имя близкого? И почему у Тамары, заботившейся, как она считает, о сыне из чувства долга, в самый разгар семейной войны на стене висит Петькин портрет кисти только ей известного художника? Все, больно напоминающее о предателе, убрала, а его оставила – здесь у сына-курсанта суворовского училища пронзительно светлый взгляд, еще лишенный высокомерия и самовлюбленности.
… «ВКонтакте» у Петра много фотографий. На одной из них он, судя по годам, уже студент питерского Военного института физической культуры, позирует с обнаженным торсом. Внизу подпись: «Красавчик, да?». Есть снимки с женой, маленьким сыном, со свадьбы, на которую он «забыл» пригласить мать. Вот Петр на отдыхе – нежится на южном берегу, плещется в морских волнах. А вот он – помощник начальника военного гарнизона по физподготовке на службе – ни дать ни взять бравый солдат. На знание физиогномики не претендую, но одно могу сказать точно: человеку с таким выражением лица звонить не хочется. А ведь, грешным делом, была такая мысль – хотелось узнать, почему Петька отвернулся от матери, послушать его версию произошедшего. Хотя, признаться, есть ли смысл выяснять, в чем вина Тамары перед сыном, даже если, предположим, она и есть? Какое это имеет значение, если речь идет о женщине, которая от слепой ли материнской любви, из чувства долга ли каждый день, из года в год отщипывала от себя кусочек и без сожаления отдавала его своему ребенку? Вот и Петр, ставший отцом, сейчас «отщипывает», и если так же много, как и его мать, то не все еще потеряно – очнется от беспамятства рано или поздно. И лучше бы не поздно, когда уже ничего исправить нельзя.
…По словам Тамары, разлад между ними пошел, когда она попросила у сына денег на лечение – многолетняя работа на улице дала о себе знать целым «букетом» болячек. Петька в то время оканчивал институт и должен был получить хорошие подъемные. Обещал поделиться с матерью, да только вернулся домой на машине и, разумеется, без копейки за душой.
Петьку, похоже, вообще не очень-то заботило, как матери, которой из-за болезни пришлось сменить работу и устроиться на копеечную зарплату нянечкой в детский садик, удается сводить концы с концами. Не задается он и сейчас вопросом, хватает ли ей на жизнь, лекарства пенсии в 4 тысячи 700 рублей. Мать словно перестала для него существовать: в гости не приезжает, на звонки не отвечает, в больнице не навещает, с 55-летием не поздравил. Тамара осиротела во второй раз.
Чем отчетливее проступало равнодушие сына, тем крепче становилась обида Тамары, тем настойчивее она требовала от него участия в своей судьбе. Колесо закрутилось. В прошлом году, по словам Тамары, она даже силком заставила сына написать расписку, в которой он обязуется платить ей по 3 тысячи в месяц. И платил ведь – ровно до нынешнего лета, как и оговорено в бумаге. Потом бросил. Не привыкшая сдаваться, Тамара отчаянно ринулась отстаивать свои права – дошла до начальства Петра, искала заступничества у его бывшего тренера, наконец подала на сына в суд – по совету друзей, которые и собрали ей деньги на хорошего адвоката. Они же позвонили в редакцию, просили написать про непутевого сына, ославить его на весь город – может, стыдно станет, одумается. На публичной порке дитяти, не помнящего родства, при нашей встрече настаивала и сама Тамара – хотела, чтобы мы в своей статье указали настоящие имена ее и сына. Но правильно ли это? Так, глядишь, без правдашных-то имен, у героев этой трагедии есть пусть один на миллион, но все же шанс обрести друг друга, избавиться от сиротства…
Елена Серова
