В июле, в самый разгар мертвого сезона в Дзержинске случилось важное театральное событие – в театр драмы пришел новый главный режиссер. Мы встретились с Андреем Сергеевичем Подскребкиным и… просто поговорили.
– Андрей Сергеевич, пока дзержинский зритель знает вас только как режиссера спектакля «Блин-2», расскажите немного о себе, как вы пришли в режиссуру?– Первое образование у меня актерское. После окончания Иркутского театрального училища меня пригласили в театр (какой?)… Здесь я проработал довольно долго – не люблю менять места работы. И вот решил поступать в щукинское театральное училище, на режиссерский факультет. Судя по тем режиссерам, выпускникам «щуки», с которыми я успел поработать, а это Славуцкий, Березин, я понял, что это лучшее училище. Ехал в конкретное заведение, к конкретным педагогам.
– Знали, что поступите?
– Нет, этого знать нельзя, даже если поступаешь учиться на актера, а тут режиссерский факультет… Приехал в училище, а там все такие умные, так красиво говорят про Гротовского, Арто… Ну, думаю, все, дело – труба. Но мне помогло то, что я десять лет проработал в театре. Так, оказалось, иногда опыт компенсирует знания. Мне безумно повезло: я учился сразу у двух великих мастеров – Марианны Рубеновны Тер-Захаровой и Леонида Ефимовича Хейфеца, они руководили курсом. На одной территории встретились две школы – щукинского театрального училища и ГИТИСа. Мне вообще с педагогами везет по жизни. Один из преподавателей мне однажды посоветовал: «Если тебе знаний не дают – воруй, а дают – бери, сколько сможешь!» Вот с тех тор и приворовываю – надо уметь учиться всегда, поэтому я сейчас стажируюсь у питерского режиссера Льва Абрамовича Додина. Кому-то, наверно, приятнее просто потусоваться в Питере, мне – нет. К Додину я езжу уже третий год. И если лет пять назад я был просто режиссером-постановщиком, то благодаря ему понял, что самое главное – театру нужен дух соавторства. Спектакль должен быть придуман вместе с актерами, артиста не надо «вводить» и ставить ему рамки. Тогда мизансцены получаются такими, какие они должны быть. Конечно, если они рождены не от каприза режиссера, а от логики обстоятельств… Артиста нельзя держать в жестких ограничениях. Да это с любым человеком так: если он свободен, он горы свернет! Конечно, на импровизацию имеет право только артист, у которого есть чувство меры, интеллект и вкус. Если этого нет, он может ненароком спошлить, сморозить глупость, просто переборщить.
– Андрей Сергеевич, а с актерами нашего театра вы уже научились работать в соавторстве?
– Понимаете, над этим приходится работать постоянно, при подготовке к каждому спектаклю. Все пробы, репетиции – это и есть попытка найти общий язык: между актерами и режиссером, между актерами и автором произведения. «Взломать» автора очень просто, понять – гораздо сложнее, этим и занимаемся. Это во-первых. Во-вторых, так же, как автор, артисты – народ беззащитный. Театр не терпит грубости, брони между людьми. Мы же все тонкокожие! Если я не умею переживать и сочувствовать, мне нечего делать на сцене! Стоит только зрителю понять, что актер играет, он постарается отстраниться, ставит барьер. Ведь зритель тоже тонкокожий, тоже обидчивый.
За себя скажу, что я, например, обижаюсь, если плохо относятся к театру, плохо говорят о нем. У меня в жизни не так много приоритетов, театр – один из них… (полный текст статьи читайте в газете “Дзержинское время” за 28 августа 2008 года)
Записала Елена БОГОМАЗОВА
