Меня зовут Ира Кот, поэт и тату-мастер по совместительству. Писать начала в восемь лет и с тех пор никак не могу остановиться.
В кривых углах многоэтажек
Мы тихо кашляем от пыли.
Нас всех не любят точно так же,
Как мы кого-то не любили.
Мы забываем тех, кто помнит,
А если вдруг звонят и пишут,
Им отвечаем полусонно:
«Прости, мол, я совсем не книжный
Герой, не принц, а гад последний,
Каких на мир четыре штуки».
Мы льем, как воду, эти бредни,
Сидим, заламывая руки,
Кричим, что счастье нам не светит,
Что нас добру не обучили.
Но все же мы за всех в ответе,
Кого когда-то приручили.
И в нашем мнимом благородстве
Не столько соли, сколько яда.
Любовь во всем своем уродстве
Кричит: «Сиди пока что рядом,
Дыши, считай удары сердца
И, просыпаясь, тычься в шею.
Я добрый, я даю погреться
От чувств, которых не имею».
Себя страхуя от упреков,
Цинично метим в зону паха.
У нас простая подоплека:
Мы, полудохлые от страха,
Даем себе возможность к бегству,
Когда учуем дым и копоть:
Любовь – проверенное средство
Грустить, худеть и быстро сдохнуть.
Привычка – тоже, как куренье,
Здоровью – вред и мозгу – травмы.
Мы, отметая подозренья,
Играть пытаемся на равных
И роем рвы, томимся в башнях…
Но, тихо кашляя от пыли,
Вдруг признаем, как это важно:
Чтоб нас хоть где-нибудь любили.
***
Заблудиться в улицах города-лабиринта,
Будто знающий тайну, ходить себе с хитрой рожей.
Я хочу стать героем картины Густава Климта,
Мне плевать, что вам это кажется невозможным.
Я вторую неделю пьяный, тупой и лишний,
И меня не берут ни в бар, ни в тюрьму, ни в ясли.
Я сегодня увидел, как расцветают вишни,
И вдруг понял, насколько счастлив.
Мы тихо кашляем от пыли.
Нас всех не любят точно так же,
Как мы кого-то не любили.
Мы забываем тех, кто помнит,
А если вдруг звонят и пишут,
Им отвечаем полусонно:
«Прости, мол, я совсем не книжный
Герой, не принц, а гад последний,
Каких на мир четыре штуки».
Мы льем, как воду, эти бредни,
Сидим, заламывая руки,
Кричим, что счастье нам не светит,
Что нас добру не обучили.
Но все же мы за всех в ответе,
Кого когда-то приручили.
И в нашем мнимом благородстве
Не столько соли, сколько яда.
Любовь во всем своем уродстве
Кричит: «Сиди пока что рядом,
Дыши, считай удары сердца
И, просыпаясь, тычься в шею.
Я добрый, я даю погреться
От чувств, которых не имею».
Себя страхуя от упреков,
Цинично метим в зону паха.
У нас простая подоплека:
Мы, полудохлые от страха,
Даем себе возможность к бегству,
Когда учуем дым и копоть:
Любовь – проверенное средство
Грустить, худеть и быстро сдохнуть.
Привычка – тоже, как куренье,
Здоровью – вред и мозгу – травмы.
Мы, отметая подозренья,
Играть пытаемся на равных
И роем рвы, томимся в башнях…
Но, тихо кашляя от пыли,
Вдруг признаем, как это важно:
Чтоб нас хоть где-нибудь любили.
***
Заблудиться в улицах города-лабиринта,
Будто знающий тайну, ходить себе с хитрой рожей.
Я хочу стать героем картины Густава Климта,
Мне плевать, что вам это кажется невозможным.
Я вторую неделю пьяный, тупой и лишний,
И меня не берут ни в бар, ни в тюрьму, ни в ясли.
Я сегодня увидел, как расцветают вишни,
И вдруг понял, насколько счастлив.
***
Мне воспитывать лидерские замашки
Стало скучно и вовсе заподлицо.
У меня все есть: и трусы в барашках,
И довольно миленькое лицо,
От фиалок ломится подоконник,
От идей чудной нездоровый вид,
И от слов «жених», «ухажер», «поклонник»
Меня как-то, знаете ли, знобит.
Мне вчера сказали: с дипломом – счастье,
Без диплома – серия неудач.
Только я совсем не по этой части:
Ну какой из меня инженер и врач,
Педагог, бухгалтер, юрист и повар?
Ну какой добытчик валютных благ?
Для меня диплом – это только повод
Хоронить мечты под стопой бумаг.
Я хочу иначе: прожить балбесом,
Улыбаться искренне и легко.
А от вашей карьеры сплошные стрессы,
Состоянье «скисшее молоко».
И пускай я – трижды лентяй, бездельник,
Без амбиций, воли, «позор семьи»,
Но зато я счастлива в понедельник
Ровно так же, как и в другие дни.
Мое утро тонет в кофейной чашке,
Унывать нет смысла, в конце концов…
У меня все есть: и трусы в барашках,
И довольно миленькое лицо.
***
Каждому миру по нитке, по волшебству,
По одной сокровенной дали.
Мне две тысячи лет; я без устали стерегу
Этот храм неземной любви и слепой печали.
Мне на плечи свинцом дожди, а в коленях дрожь.
Я мечтаю дождаться света в немытых окнах.
И понять глупым сердцем, где ты меня зовешь
И рисуешь мою судьбу на цветных полотнах.
Я мечтаю сберечь огонь в неземной душе.
Я построил ей дом на десять янтарных комнат;
А она среди звезд шатается в неглиже
И наигранно делает вид, что меня не помнит.
Каждому солнцу по сну, по порыву ветра,
По одной пестро-вышитой простыне.
Мне две тысячи лет, я старше земного света.
Я мечтаю о том, чтоб ты улыбалась мне.
***
Сколько боли будет, милая… сколько боли…
Нам и небо, и ключи от двери выданы,
только толку?!
Отпустить тебя бы, вытолкнуть, выдать волю,
Чтоб не видеть больше этих глаз твоих колких.
Сколько силы надо, милая… сколько силы,
Чтоб не вспомнить имени, чтоб не выдохнуть
его белым дымом?
Чтоб во мне безумно что-то не голосило,
Когда ты когтями жадно рвешь чьи-то спины?
Сколько жизней будет, милая… сколько жизней
За порогом разменяем, разбегаясь,
не оглянувшись?
Я молюсь о том лишь, чтоб отныне и присно
Обнимать тебя лишь, снова проснувшись…
***
Песни – это те же крики, но только в ноты.
Звезды – это с платья твоего блестки.
Я словами бью опухшие морды,
Возомнив себя Маяковским.
Я швыряю в спины пулями – спины гнутся.
Город взрослым стал и слишком многоэтажным.
Я оплакиваю битое блюдце,
Что звалось когда-то с нежностью «нашим».
И, куда ни плюнь, у всех свои бури.
В голове стучат колеса трамвая.
Мы теперь в чужие форточки курим,
А январь на полувыдохе тает.
***
Я продам память, сожгу время, скользну в омут,
Научусь писать тебе длиннющие письма.
Только дай мне хоть какой-нибудь повод
Приходить к тебе в нечетные числа.
Я пропью мелочь, пробью полночь, спугну радость,
Назову все созвездья, покажу тебе лисьи тропы.
Только дай мне хоть минуту на слабость,
Только дай мне не сорваться на шепот.
Я скажу рифмой, вдохну море, пущу слезы,
Обойду мир, докажу всем, что он круглый.
Там, где ты, будут цвести розы.
Там, где я, будут дымить угли.
***
Как из костей и свинца отливали золото,
Я получил из молчания бирюзу.
У меня дефицит ощущенья родного города,
Я его, будто флаг, повсюду с собой несу.
Я когда-то рос, да меня притащили из лесу,
Затупили об бок послушное долото.
И теперь я, пожалуй, все что угодно вынесу.
Хоть и руки мои не ветви уже, зато
Я теперь сам себе и храм, и прислужник совести;
Не посплю еще пару дней – превращусь в бога.
Я всегда мечтал о любви к тебе писать повести,
Но почему-то опять получилось хокку.
***
Ревность имеет эффект затрещины,
Но порой в затрещине больше толка.
Я не верю в дружбу мужчины с женщиной,
Как не верю в дружбу овцы и волка.
И пускай, доказывая обратное,
Все Адамы окрысятся против Ев.
Мне с годами стало одно понятнее:
У людей в талантах – любить не тех.
И теперь по случаю и не к случаю,
Чтоб случайно вывернуть ноль в петлю,
Стала дружба личиною самой лучшею
Никогда не сказанному «люблю».
По весне по льду пробегает трещина,
И становится вдруг неспокойно, колко.
Я не верю в дружбу мужчины с женщиной,
Как не верю в дружбу овцы и волка.
Песни – это те же крики, но только в ноты.
Звезды – это с платья твоего блестки.
Я словами бью опухшие морды,
Возомнив себя Маяковским.
Я швыряю в спины пулями – спины гнутся.
Город взрослым стал и слишком многоэтажным.
Я оплакиваю битое блюдце,
Что звалось когда-то с нежностью «нашим».
И, куда ни плюнь, у всех свои бури.
В голове стучат колеса трамвая.
Мы теперь в чужие форточки курим,
А январь на полувыдохе тает.
***
Я продам память, сожгу время, скользну в омут,
Научусь писать тебе длиннющие письма.
Только дай мне хоть какой-нибудь повод
Приходить к тебе в нечетные числа.
Я пропью мелочь, пробью полночь, спугну радость,
Назову все созвездья, покажу тебе лисьи тропы.
Только дай мне хоть минуту на слабость,
Только дай мне не сорваться на шепот.
Я скажу рифмой, вдохну море, пущу слезы,
Обойду мир, докажу всем, что он круглый.
Там, где ты, будут цвести розы.
Там, где я, будут дымить угли.
***
Как из костей и свинца отливали золото,
Я получил из молчания бирюзу.
У меня дефицит ощущенья родного города,
Я его, будто флаг, повсюду с собой несу.
Я когда-то рос, да меня притащили из лесу,
Затупили об бок послушное долото.
И теперь я, пожалуй, все что угодно вынесу.
Хоть и руки мои не ветви уже, зато
Я теперь сам себе и храм, и прислужник совести;
Не посплю еще пару дней – превращусь в бога.
Я всегда мечтал о любви к тебе писать повести,
Но почему-то опять получилось хокку.
***
Ревность имеет эффект затрещины,
Но порой в затрещине больше толка.
Я не верю в дружбу мужчины с женщиной,
Как не верю в дружбу овцы и волка.
И пускай, доказывая обратное,
Все Адамы окрысятся против Ев.
Мне с годами стало одно понятнее:
У людей в талантах – любить не тех.
И теперь по случаю и не к случаю,
Чтоб случайно вывернуть ноль в петлю,
Стала дружба личиною самой лучшею
Никогда не сказанному «люблю».
По весне по льду пробегает трещина,
И становится вдруг неспокойно, колко.
Я не верю в дружбу мужчины с женщиной,
Как не верю в дружбу овцы и волка.
