В январе 2013 года наш город посетил человек, который, как говорится,
«талантлив во всем». Культуролог, лингвист, писатель, музыкант,
композитор, актер, путешественник Алексей Чернореченский. Он провел для
дзержинцев вечер театральных игр, а на следующий день дал нам интервью.
Примечательно, что рандеву состоялось в день рождения гостя.
– Алексей, театральный вечер был посвящен упражнениям, которые выполняют актеры перед выходом на сцену. А чем они могут быть полезны простым обывателям?
– Все мы актеры и играем свои роли. Один и тот же человек может играть в разное время роль педагога, матери, подруги и так далее, и в каждой из этих ролей он будет принимать разные модели поведения. К сожалению, наши люди чаще всего зажаты. Нам трудно преодолеть барьер и подать руку незнакомому человеку, подойти и прикоснуться друг к другу. А вот такого рода разминки учат чувствовать себя комфортно в любой жизненной ситуации.
– В чем, на ваш взгляд, кроется проблема зажатости русских людей?
– Первая связана с огромной зоной комфорта, которая сформировалась благодаря суровым погодным условиям и необходимости кутаться во много слоев одежды, отгораживая себя от других. Вторая – отсутствие некоего культурного фона и воспитания. В России считается чуть ли не постыдным делать искусственное дыхание «рот в рот». Я уж молчу про то, что практически никто его делать не умеет.
Кстати, по части общения у нас существует еще одна глобальная проблема – обращение к незнакомому человеку. В 1991-1992 гг. обращение «товарищ» естественным образом ушло, а «господин» не вернулось. Взамен не было предложено формулы, с которой можно было бы устанавливать контакт. А деление на «женщин», «девушек», «мужчин», «молодых людей» неуместно и вызывает массу неудобств.
Например, как обратиться к даме средних лет? «Женщина»? Звучит грубо. «Девушка» – вроде как уже тоже неуместно. А каково смотрится даже со стороны обращение к преклонному возрасту «слышь-бабка» или «эй-дедок»? И самое страшное, что из этого неумения устанавливать контакт вытекают многие не менее глобальные проблемы – неумение договариваться, постоянная агрессия по отношению к окружающим, та же зажатость.
– Почему вы решили провести «Вечер с Мельпоменой» именно в провинциальном Дзержинске?
– Я много путешествую, и для меня абсолютно неважно, где находится интересующий меня объект. Он может быть в Москве и Петербурге, Варшаве и Сайгоне. Сейчас, например, у меня выстраиваются тесные отношения с Дзержинском, Серпуховом и Тулой. Кстати, если говорить про провинцию… По французской шкале, например, считается крупным город от 50 тысяч жителей, так что Дзержинск априори маленьким считаться не может. Я не чувствую разницы между москвичами, петербуржцами, моей тусовкой в Ханое и дзержинскими ребятами. На мой взгляд, в современном мире, при глобальном проникновении Интернета, вообще не может быть понятия провинции как таковой.
– Как вы оцениваете культурное положение России в сегодняшней Европе?
– В наиболее общем виде Россия развивается по тем же законам, что и европейская цивилизация, но мы находимся на маргинальной ее окраине. Все, что происходит в центре западной культуры (Германии, Франции, Италии, Англии), доходит до нас несколько позднее и в извращенных формах. При этом изначально идеи зачастую великолепны, но их реализация в России страшна до сюрреализма.
Например, поезд «Сапсан»: идея – замечательная, трансформация – сюрреалистическая. Сегодня смешно называть «высокоскоростным» поезд, который идет со скоростью 160 км/ч, в то время как японский «Синкансэн» был запущен в 1962 г. сразу со скоростью 200 км/ч. Сегодня это – пороговый минимум. Интересная ситуация сложилась с пресловутым ЕГЭ. Весь мир, убедившись, что тестовая система не отвечает современным требованиям, начал от нее постепенно отказываться. Мы же только-только начали ее вводить.
В России политическая жизнь, в отличие от европейской, менее свободна. В прошлом году прогремели религиозные скандалы, которые выявили, что у нас установилось недопустимое тождество государства и религии. Человеку, который понимает развитие ядерной европейской культуры, попытки религиозной жизни проникнуть в жизнь светскую кажутся, мягко скажем, странными. Трудно представить, чтобы при несогласии католической церкви на использование презервативов законо-творческая инициатива Ватикана обсуждалась бы в законодательных органах Европы. Здесь попытки католической церкви навязать идеи носят морально-рекомендательный характер.
– Алексей, какие российские города представляют для вас особый интерес?
– Не идеальны у нас даже Москва и Петербург, однако при правильном развитии еще два города, помимо столиц, имели бы фантастический потенциал. Это Смоленск и Владивосток.
Смоленск исторически оказался на перекрестье цивилизаций. Его стены, построенные под личным приглядом Бориса Годунова, помнят обиженного Наполеона, идущего на Полтаву Карла XII, Геринга. Все понимали, что тот, кто владеет Смоленском, владеет дорогой к Москве. Здесь вершилась не местная, но общеевропейская история.
А Владивосток изначально связан с идеей восточной столицы («владею Востоком»), но наша политика не направлена на то, чтобы развивалось еще что-то, кроме оси волжско-европейских мегаполисов.
– Есть ли, на ваш взгляд, перспективы у Дзержинска?
– У вашего города есть одна вещь, которую люди пока не до конца поняли и не реализовывают. Дзержинск родился вместе с советской властью и авангардной архитектурной мыслью. И в этом городе можно увидеть историю развития советского архитектурного мышления с первых идей авангарда и конструктивизма (с 1916 г., когда сюда были перенесены петербургские заводы) до печального постановления Хрущева 1955 года (о запрете излишеств). Это 40 лет общероссийской истории в очень неплохих образцах. К сожалению, отношение к наследию просто чудовищное.
Совсем недавно я заметил, что один из таких образцов был замурован ужасающей плиткой. И это вместо того, чтобы его реконструировать, потому что, в принципе, здания конструктивизма являются объектами мирового наследия.
Советский конструктивизм – это сокровищница, это нечто, что стало впервые экспортироваться в архитектурном плане во всю мировую цивилизацию. Это то, что могло быть узнаваемо на мировой зодческой арене. Но не было реализовано. Ведь тогда впервые в Россию приезжали архитекторы, чтобы учиться, а не учить.
А какой в Дзержинске представлен сталинский ампир – и все это есть на компактной территории центра города…
– Как вам удалось к своим годам охватить столько знаний?
– Все то, что было и есть, – воспитание моей матери. С того, что она в меня вложила, все и началось. В дальнейшем большое значение сыграла средняя школа. Подавлением меня как человека, который имеет собственное мнение, школа за десять лет сделала из меня бойца.
– И какие у вас есть сегодня творческие планы?
– В 2013 году я планирую поставить несколько моноспектаклей по собственным пьесам, провести публичные лекции. Например, цикл встреч по мотивам моего почти полугодового пребывания во Вьетнаме. Будут, разумеется, архитектурно-исторические прогулки по Москве, культурологические экспедиции в разные города России. Будут и дискуссии об искусстве.
Когда станет тепло, планирую провести и две прогулки по Дзержинску (возможно, это когда-то, наконец, выльется в съемки фильма) – одну по конструктивизму, другую по ампиру. А еще скоро я планирую привезти сюда нечто вроде лекции пополам с игровым тренингом для всех желающих. В конце такого вечера должен получиться коллективный шумовой перформанс.
Марина Уварова
печатается в сокращении.
