В субботу – двадцать второе июня… Не так давно этому Дню дали официальное «имя». Он стал называться Днем памяти и скорби… Но и в те времена, когда дата была «безымянной», она оставалась незабвенной. Ведь 22 июня – не просто календарное число, это и есть имя того страшного Дня… Что мы, не видевшие ее, знаем о войне? Наверное, ничего. Впечатлений от книг, написанных о ней, художественных и даже документальных фильмов не хватит, чтобы узнать Великую Отечественную такой, какой она была на самом деле. И ни одно, даже самое правдивое кино о войне не сравнится с воспоминаниями знавших ее «в лицо»…
Семье Калерии Яковлевны Учаниной тоже есть что вспомнить о том времени. Конечно, оно не было легким: война радостями не баловала, горестей – отсыпала щедрой рукой. Вот и Курановым (такой до замужества была фамилия Калерии Яковлевны) хватило с избытком: под Сталинградом погиб их старший сын – брат Калерии Евгений… Но Великая Отечественная дала начало и большой, настоящей, почти противоестественной по тем временам дружбе, которая длится по сей день.
«Я – на ломаном немецком, он – на ломаном русском…»
В свою семью немца Альфреда Эрлера привел папа Калерии – Яков Васильевич. Почему-то изо всех военнопленных, которые тогда под его началом работали на дзержинских стройках, он пожалел именно его, Альфреда. Потому ли, что он казался ровесником недавно погибшему Жене, или потому, что был худее остальных – прямо куренок, а не мальчишка. Скорее, просто выбрал сердцем. И почему, вряд ли объяснишь.
«Когда Альфред впервые пришел к нам, мама аж ахнула: «Миленький, какой ты худой!»…
Принимали «иностранного гостя» здесь всегда с радостью. Хотя обеды, которыми потчевала немецкого мальчика русская семья, были простыми и всегда почти одинаковыми – на первое обязательно суп, на второе – кукурузные лепешки или каша. Какие уж там разносолы… А между тем получается, что это нехитрое угощение и спасло жизнь молодому пленному.
«Помню, поначалу папа приводил на обед еще одного немца, – рассказывает Калерия Яковлевна, – а тот, увидев однажды соседскую девчушку, стал тыкать в нее пальцем: «Юде! Юде!». И как ведь догадался – девчонка беленькая, круглолицая? Нутром, что ли, почуял…» С тех пор в семье Курановых он больше не появлялся.
С Альфредом же, напротив, будто сроднились. «Разговаривали – он на ломаном русском, я – на ломаном немецком, а между нами – словарь… А я еще, помню, показывала ему наши учебники по немецкому. Эх, думаю сейчас, смешно ему, наверно, было…» – искренне, как-то совсем по-детски делится Калерия Яковлевна…
Из Дзержинска Альфред уехал вскоре после того, как кончилась война. Уехал не чужестранцем, не врагом – родным для Курановых человеком. Война как будто в насмешку над самой же собой породнила их – забрала сына кровного, прислала подкидыша: ну что, мол, примете или возненавидите? Курановы не отвергли, приняли. Ненависти, злобы, которая обычно проявляется в таких ситуациях, в них не было. Господь сохранил их сердца от ожесточения, даровав любовь… 
В Магдебурге, куда после войны уехал Альфред, юноша поступил в строительный университет – Яков Васильевич оказался хорошим учителем. Альфред же – благодарным учеником. Все, чему когда-то научил его Куранов, не пропало зря. Они так и не смогли забыть друг о друге. Письма писали так часто, что, наверное, свели с ума и советских, и немецких почтальонов. Куда и откуда чаще приходили письма – из Дзержинска в Магдебург или из Магдебурга в город химиков, сейчас даже трудно сказать… Но им всегда было о чем рассказать, чем поделиться. «Писали друг другу о всякой ерунде… По крайней мере, я, – смеется Калерия Яковлевна. – Как-то в один из недавних своих приездов я попросила Альфреда дать мне почитать письма, которые он получал от меня… Эх, и повеселились же мы! «Сейчас главная моя забота – как оформить колонны к октябрьским праздникам», – писала я ему в восьмом классе»…
Письма эти – все до одного – Альфред с немецкой аккуратностью хранит до сих пор.
Я буду вам помогать!
А между тем было в истории их дружбы время, когда они на несколько лет потеряли друг друга из виду. И, может быть, не встретились бы больше никогда, если бы не… журнал «ГДР». Выходил такой в советское время. Ответив на вопросы викторины, опубликованные в журнале, Калерия Яковлевна, кроме них, вложила в конверт письмо с просьбой помочь найти Альфреда Эрлера. Отправила, что называется, на авось – в то, что Альфреда найдут, почти не верила. Но «пропажа» нашлась. Более того, немецких журналистов так заинтересовала история их дружбы, что о ней даже собирались снять передачу… Выслали на имя Калерии Яковлевны приглашение. Но… за границу ее тогда, в середине семидесятых годов, так и не выпустили. «Помню, после этой истории меня вызвал к себе директор завода и настоятельно просил перестать писать в Германию. Зачем, – спрашивает, – тебе это?» «Так мы же с детства переписываемся…» – пыталась объяснить Калерия Яковлевна, не понимая, за что оправдывается…
В искреннюю любовь, дружбу с иностранцами в Советском Союзе не верили, а вот шпионов и сексотов боялись всегда.
Встретиться после почти тридцатилетней разлуки Калерии Яковлевне, которая тогда была уже Учаниной, с семьей Эрлеров – Альфредом и Гердой удалось только в Москве. Саму ее из страны так и не выпустили. А Горький и Дзержинск были закрытыми для иностранцев городами…
Город же, в котором ему спасли жизнь, Альфред увидел лишь спустя полвека после расставания с ним – в начале девяностых. И первым делом попросил свою «либе Каля», как всегда обращался он к Калерии, отвести его на могилу мамы – милой, доброй Анисьи Васильевны, которую он так любил, но в живых, к сожалению, уже не застал.
Маршрут, которым проходит Альфред и его семья всякий раз, как приезжает в Дзержинск, год от года не меняется. Он просит Калерию Яковлевну показать ему «Универмаг», который (страшно вспомнить, сколько лет назад) вместе с Яковом Васильевичем строил и он… «Детский мир», где прежде, как помнит Альфред, был продуктовый магазин… А вот столовой, в которую отправлял его обедать Яков Васильевич, если не поспевал к обеденному времени домой, уже давно нет. И не только ее. Многое теперь осталось лишь в памяти Альфреда Эрлера.
«Чудной он, наш Альфред…» – с улыбкой говорит о нем Калерия Яковлевна. И вспоминает, как в начале 90-х стала получать из Германии странные посылки – с сахаром, крупой, прочей снедью… «Зачем, Альфред?» – спрашивала она его по телефону. «В наших газетах пишут, что у вас голод. Я обязан вам помогать…» – отвечал он.
Благодарности его, кажется, не было границ… В один из очередных своих приездов, все тогда же, в девяностых, Альфред, между прочим, поинтересовался у Калерии: сколько она, инженер по профессии, получает за свой труд? А она возьми да и скажи как есть! «Альфред был в панике!» – и сейчас смеется Калерия Яковлевна. Ошарашенный тем, что услышал, он целый день ходил из угла в угол по комнате и почти угрожающе кричал: «Уходи с работы! Уходи с работы! Я буду тебе платить!».
Либе фамилия
«Либе Каля унд фамилия…» – так по сей день начинает каждое свое письмо к Калерии Учаниной Альфред Эрлер. Снимки его семьи – родителей, которых Курановы-Учанины никогда не видели, но от которых однажды получили письмо с благодарностью за то, что сберегли их сына, фотокарточки маленьких Эрлеров и уже повзрослевших, их детей – внуков Альфреда, все эти снимки так же, как письма, давно смешались в фотоальбоме Калерии Яковлевны с семейным архивом Учаниных. Очень давно…
Снимкам русских родственников в доме Альфреда тоже нашлось достойное место. В одной из его комнат есть стена, которая буквально завешана семейными фотокарточками – начинается домашняя экспозиция Эрлеров с фотографии Якова Васильевича и Анисьи Васильевны…
Один из снимков Калерию Яковлевну особенно поразил – засмотрелась она на военную форму немецкого новобранца Эрлера. «Да ты фашист, Альфред!» – не сдержалась она. И только потом подумала, что это может оскорбить его. Но Альфред не обиделся: «Меня, как и всех тогда, просто поставили под ружье…» – объяснил он. Фашиста ведь делает не форма…
«Так получилось, сначала с Альфредом переписывался папа, потом я, после – дочка, теперь к переписке подключились и внуки…» – рассказывает Калерия Яковлевна. Ее, по традиции, долгое время вели исключительно на немецком, да письма были не электронными, а самыми настоящими – переписка была самой что ни на есть «живой». А недавно Альфред, видимо, в надежде помочь Калерии, предложил: пиши по-русски, я письма через электронный переводчик прочту… «И зачем я согласилась? – шутя сокрушается Калерия Яковлевна. – Хотела облегчить себе жизнь, а сделала только хуже – вообще забывать язык стала…»
Хотя мне почему-то показалось, что язык для дружбы не главное. Семьдесят лет так породнили этих людей, что они, наверное, если доведется, поймут друг друга без слов…
По сей день семьи Учаниных и Эрлеров встречаются – то в России, то в Германии. Им всегда есть что вспомнить, о чем поговорить… Много и семейных торжеств на две большие семьи накопилось за семь десятилетий..! Вот и сейчас Калерия Яковлевна собирается в путь, семьей летят на день рождения – 1 июля Альфреду исполнится 90 лет…
Эта история похожа на сказочную… Она настолько удивительна, насколько проста и понятна. Ведь что есть эта дружба, если не Божий промысел? Если не подтверждение премудрости Божией, которая дарит способность к незлобию, сохраняет сердце от ожесточения, ненависти…
И тогда нет отверженных, нет врагов. А есть только Любовь.
Елена Богомазова
На фото:
“Либе Каля”
Встреча после долгой разлуки. Внизу: Альфред и Герда Эрлер. Вверху: Калерия с дочерью. 1976 г.
