И дело даже не в том, что он выглядит максимум на семьдесят, а в том, что он абсолютно современный человек и живет в таком ритме, который каждому из нас показался бы бешеным. Он пишет книги, выступает с вокальными номерами на городских концертах, занимается плаванием и виндсерфингом, путешествует… Однако обо всем по порядку.

Душа – раскрытая книга

Наше знакомство с Францем Францевичем вообще стало возможным потому, что еще летом он принес в нашу редакцию свою книгу воспоминаний о войне. Принес вовсе не для того, чтобы прославиться или похвастаться, а, наверное, потому, что захотел поделиться с людьми частичкой своих воспоминаний и переживаний, которые он испытал, 18-летним мальчишкой попав на фронт. Вообще-то мемуары Франц Францевич посвятил своим правнукам, и тут я не могу им не позавидовать. Какое это, наверное, счастье, знать, чем занимался, о чем думал и что переживал их дед, когда был мальчишкой. Сейчас такие «живые» воспоминания о довоенной жизни и самой войне – на вес золота.
 
Его книга начинается так:
«С интересом, «переживательно» читаю воспоминания о войне. Авторы – сплошь маршалы, генералы… Озорная мысль: «Рассказать (хотя бы самому себе), что видел и делал я сам 18 -19-летний в высоком чине младшего лейтенанта «Ванька – взводный»… Но что это за «русский Франц?». Поэтому этот рассказ не только о войне, но и о себе, отсюда и название сего опуса: О Великой Отечественной и о себе.
Все, что я пишу – сплошная отсебятина, не претендую на полную объективность и уверен, что совершенно объективных людей нет, у каждого своя «точка зрения», и не надо забывать, что во мне течет и венгерская кровь, а всякий венгр немного артист и чуть-чуть цыган, любит покрасоваться и прихвастнуть…»

Первым делом автор действительно поясняет, почему носит такое необычное для России имя, откуда редкая фамилия. Дело в том, что на самом деле имя его звучит немного иначе – Ференц Ференцевич Хади, а полная фамилия отца – Хади Форраи, что в переводе с венгерского означает «кипучий» или «горячий» военный. Отец Франца Францевича наполовину венгр, наполовину немец, был блестящим музыкантом (как, впрочем, практически все мужчины в их семье, отсюда и вокальные способности у самого нашего героя). Еще в  Первую  мировую  войну он был ранен и попал в плен к русским. Впоследствии он так и остался в России, женился второй раз на русской девушке, руководил военными оркестрами во Фрунзе (сейчас Бишкек), в Кронштадте, на Каче в Крыму, в Ленинграде.

Вообще удивительно, как бережно хранит Франц Францевич всю историю своей семьи и насколько искренне, без приукрашивания, ее рассказывает. Когда читаешь его книгу, как будто видишь перед собой живых людей и становишься частью этой большой семьи, которая пережила много испытаний, радостей и несчастий, а заодно и узнаешь, как жила страна в те годы:

 «…Очень скоро и дед, и его жена в одночасье умерли от холеры (там, в Туркестане, где пили воду из арыков, случались эпидемии то чумы, то холеры, то оспы). В тот день они ели купленные на базаре огурцы и дыни, и насколько я знаю, моя мама была неверующей, однако – суеверной, и у нас, пока я не стал взрослым, никогда не было в доме огурцов и дынь.»

Рассказывает он и о своих детских огорчениях, возникших, когда впервые услышал от девочки-ровесницы, что он «слишком большой и толстый»:

«Был ли я действительно большой и толстый? Всех ребятишек звали уменьшительно: «Адик, Машенька» и т.д., а на моем шкафчике было написано «Франц», хотя дома отец звал меня Фэри, а мать – на русский манер – Ферик…»

Откуда взялось пристрастие Франца Францевича к плаванию и вообще к спорту, тоже становится ясно из первой главы книги. Плавать он научился, когда жил с родителями в Крыму, да так, что с мальчишками нырял за монетками, которые люди бросали с баржи в бухте Севастополя прямо в море.

История семьи заканчивается там, где начинается история войны. Хотя и ее Франц Францевич умудряется рассказать с юмором и также пронзительно откровенно, больше даже останавливаясь на житейских эпизодах, чем на героических описаниях.

Война на всех одна

Писать о войне своими словами не решусь, да это и не нужно, поэтому просто почитайте отрывки из книги, которые особенно «запали в душу». Например, о том, как юный Франц узнал о начале войны:

«…В воскресенье, 22 июня, сделали себе выходной, и я с утра ушел купаться на пруд куриного совхоза – хотелось поплавать… Обратно шел один, в трусах, по жаре, задами пришел домой, дома сказали, что по радио выступал Молотов – началась война. (Вот написал!  «Началась  война!». Что за чушь? Начинается сам по себе дождь или гроза, а вой-ну начали немцы, немецкие фашисты во главе с Гитлером… Давно и всем было известно, что Гитлер еще в  1923 году, создавая свою нацистскую партию, записал в ее программе, что надо захватить запад России, где на богатейших землях сидят ленивые «недочеловеки русские»).»

Франц Францевич попал на фронт после военной подготовки в 1943 году, когда ему было 18 лет, непосредственно стал участвовать в боях как командир взвода, артиллерист-минометчик в 1944-м. И отводя себе скромную роль, пишет он об этом времени так:

«…к 1944  году  у  нас  было   громадное преимущество над немцами в технике (да и в людях тоже), да и воевать к тому времени уже научились (на весьма горьком опыте), так что мое участие в войне было не таким уж героическим, и все-таки это было трудно, иногда страшно и даже вовсе невыносимо.»

Еще вспоминает отступление немцев:

«Под угрозой окружения немцы бросили Львов, много их выходило из лесов и буквально искали, кому сдаваться: выходят на дорогу с белым флагом, руки вверх и «Гитлер капут». Однажды они вышли толпой на дорогу, а мы были на марше взводом (отстали от колонны). Я скомандовал «В ружье!», нас же голыми руками подушат! Подходит с белой тряпкой на палке солдат: «Гитлер капут», спрашивает жестами, куда идти в плен, просит «Папир».    Я на бланке из полевой  книжки написал: «Пленные фрицы  – 70 штук взяты хозяйством Журавлева» и    подписал, с датой. Тут же появился офицер, солдаты построились и пошагали в плен весело, только что песни не пели, – в направлении, куда я махнул рукой…»

Или свой единственный за всю войну «цивилизованный» обед – подарок судьбы – в освобожденном Львове:

«Подали великолепный борщ с салом, второе, компот… Выпил водки. Как будто никакой войны. Почувствовал себя барином-господином. Вдруг завыли сирены, воздушная тревога, налет. Подбегает сержант: «Прошу в убежище». Я его послал подальше: « Город большой, на все здания бомб не хватит»… Бежит, пригибаясь, капитан, требует пройти в убежище. Отвечаю, что я окопный лейтенант, а вы такие-сякие, тыловики, отмахиваюсь: «Вот доем, тогда спущусь». Так и не ушел. Самолеты улетели. Капитан прочел мои документы. «Завтра вам на фронт, а то бы я вас посадил». На обороте   написал с печатью «Трое суток ареста»…»

А вот он рассказывает, как генерал Ментюков учил молодого артиллериста-отличника Гади прицеливаться:

«Я, одернув гимнастерку, подошел строевым, не хуже, чем в училище, и доложил: «товарищ генерал, огневая позиция Энской батареи». Он: «да знаю я вас» и сразу спросил: «а как ты определил наименьший прицел? Огневая у тебя уж очень близко к горе».   Я, стоя смирно, стал объяснять, что нужно 45 градусов, а для этого удаление огневой от горы должно быть равно высоте горы и т.д. Генерал: «Эх, молодо-зелено, смотри». Снял фуражку, встал спиной в направлении противника, расставил ноги пошире, сильно наг-нулся вперед, так, что голова была на уровне колен, и мне: «Вот теперь смотри: если видишь в таком положении гору, то надо отступить от нее дальше, чтобы было видно над ней небо, это и есть нужное удаление от горы».  Я повторил всю его манипуляцию, и генерал уехал. Сержанты мне объяснили, что это был командующий артиллерии армии, а мне пришлось им объяснить, что это мы с ним тут изображали, и через десять минут все расчеты уже стояли «раком», определяя допустимое расстояние до горы (от своих орудий, однако, не отходили).»

И вспоминает трогательные моменты, которых на войне было немало:

«Все костры погасили: полная маскировка; люди все – в окопах; солнце подошло к зениту, небо голубое, наступила тишина полная. Никакой войны! Из-за гряды гор появились журавли. Сперва один клин, затем другой, потом сразу несколько; они шли волнами, по нескольку клиньев разом, касаясь друг друга краями.
Я никогда ни до, ни после не видел такого массового полета журавлей. Люди из всех окопов поднялись и стояли, задравши головы. Наш самый пожилой солдат Стукаленко – огромный костлявый шахтер из Донбасса – вылез совсем из окопа и, глядя в небо, медленно и широко крестился…»

Торопится жить

Пообщавшись с ним совсем немного, я почувствовала, что Франц Францевич из поколения совершенно уникальных людей. Людей, которым до всего есть дело, которые вроде бы живут обычной жизнью рядом с нами, но мыслят как-то шире, смелее, что ли. Никого не стесняются, ни перед кем не заискивают, не раскисают даже в сложные времена. Уж если и добиваться справедливости, то только на самом высоком уровне. Например, в голодные 90-е годы, когда пенсионеры находились в особенно униженном положении, Франц Францевич, не стесняясь, написал письмо президенту Ельцину, в котором сказал, что ему, ветерану войны, стыдно перед внуками за то, что ему приходится торговать картошкой на рынке. Возможно, в те времена это было не единственное письмо главе государства, и наверняка большинство из них осталось без ответа. Но на послание Гади Ельцин ответил. В своем письме президент попросил прощения за все, как будто уже тогда репетировал свою знаменитую прощальную речь.

А в этом году, 23 февраля, Франц Францевич увидел на канале «Культура» передачу, посвященную войне, а именно о боях панфиловцев на Волоколамском шоссе. С уверенностью, что авторы программы совершенно переврали историю, дзержинский пенсионер написал открытое письмо редакторам газет, в комитет ветеранов войн, президенту и министру культуры. Ни больше ни меньше.

Каждый год он проводит лето в селе в Воротынском районе, где занимается виндсерфингом (катанием на парусной доске). Этой осенью целый месяц прожил в спортивном лагере под Сочи. Сейчас Франц Францевич гостит у внука в Париже, там у него недавно родилась еще одна правнучка. Как не поехать, не посмотреть на малышку? На поезд до Москвы, где живет его младшая дочь, он поехал сразу с концерта в Краеведческом музее, где исполнял романсы. А вернувшись из Франции, Гади начнет готовиться к международным соревнованиям по плаванию, которые в следующем году пройдут в Казани. Он по-детски непосредственно радуется тому, что к тому времени ему уже исполнится 90 лет, а значит в его возрастной категории конкурентов будет не так уж много… Молодежь, учись жить!