– Юлия Владимировна, когда и как образовался отряд,
чем он занимается и сколько
человек уже объединил?– «Торнадо» – пока еще очень
молодой отряд. Он был организован в 2019 году в Дзержинском
филиале ННГУ имени Н.И. Лобачевского. За это время мы успели
побывать в нескольких экспедициях: в Тверской и Смоленской областях, недалеко от Волгограда.
Каждый раз возвращаемся с новыми знаниями, впечатлениями и
артефактами на память. Сейчас в
«Торнадо» 24 человека, среди них
не только студенты вуза. Вообще
для пополнения рядов отряда нет
ограничений по возрасту и роду
занятий, и мы всегда рады новичкам.
– Значит ли это, что вступить в ваш коллектив легко
и просто, а на раскопки
может отправиться любой
желающий?
– Нет, чтобы вступить в отряд и
тем более поехать на поисковые
работы, одного желания мало.
Нужно обладать определенными знаниями и навыками. У нас
действует Школа молодого поисковика, и ребята на занятиях
учатся этике поисковой работы,
правовым аспектам в этой области, правилам безопасности, оказанию первой помощи, тонкостям
военной археологии и многому
другому. Причем это не только
теоретические занятия, но и практические. В теплое время года мы
выходим «на местность» и учимся
правильно делать раскоп. Археологический поиск предполагает
очень бережное отношение к находкам в земле. Мы сохраняем
останки бойцов так, как они про-
лежали десятки лет, описываем их,
фотографируем, делаем выводы и
только после этого аккуратно извлекаем и передаем другим поисковикам – организаторам Вахт Памяти или представителям органов
МСУ городов и районов, где идет
поисковая работа, на перезахоронение.
– Это опасная работа?
– Во время раскопок иногда находим боеприпасы, которые не
были использованы в боях. Существует четкий регламент, как мы
должны поступать в таких случаях
– немедленно передать найденное полиции с участием саперов,
что мы строжайше и выполняем.
А для поисковиков в этот момент
очень важно соблюдать главное
правило нашей работы: не знаешь – не трогай, не лезь! Поэтому,
возвращаясь к предыдущему во-
просу, точно скажу, что нам под-
ходят не все. «Торнадовец» – это
дисциплинированный, грамотный,
трудолюбивый и выносливый человек, который стремится к тому,
чтобы, не побоюсь выразиться
грубо, героев не топтали ногами,
и для этого бережно и осторожно
выполняет кропотливую работу
далеко не в самых комфортных
полевых условиях. Многие сами
быстро понимают, что просто не
способны на это или им это не интересно. Иногда мы видим, что человек «не наш». Но обиднее всего
бывает, когда 18-летний парень
или девчонка хотят попробовать
себя в поисковой работе, рвутся
в поездки с горящими глазами, но
их отговаривают родители. Причем довольно категорично: ты не
сможешь, это не твое. Да откуда
им знать, на что способны сын или
дочь? Почему не дать попробовать
сделать то, что интересно? Если он
сам поймет, что не справляется, то
и не поедет больше.
– Условия в экспедициях
действительно непростые?
– Для бывалых людей вполне
нормальные, для новичков, конечно, да. Мы добираемся до мест
раскопок на автобусе, разбиваем
палаточный лагерь, закупаем «походные» продукты – крупы, консервы, галеты, готовим сами в котелках
на костре. Утром – общий подъем,
завтрак и пешком или на машинах
– в поля, леса, степи, болота. Ко-
паем до вечера, с перерывом на
обед. Работа разная: определять
воронки, углублять ямы, разбирать землю, очищать находки, собирать их воедино. Отдых только
вечером: мы ужинаем, пьем чай,
поем песни у костра, обсуждаем
интересные события дня.
– Юлия Владимировна,
прочитала, что активная
поисковая работа в нашей
стране ведется только последние 30 лет. Но в СССР же
был культ народа-победителя. Почему мы не искали
своих героев, чтобы предать
их земле по-человечески,
раньше?
– Я думаю, дело в том, что в
советское время ветераны вели
очень активную патриотическую
работу, и государство концентрировало свою заботу именно о них.
Сейчас настоящих участников Великой Отечественной – единицы, и
те уже не расскажут целым классам о подвиге. Поэтому переключились на раскопки и перезахоронение наших солдат, чтобы отдать
им последние почести – ухаживать
за могилами, подносить цветы.
Но, кстати, поисковая работа ведется у нас не только последние
тридцать лет. Первые поисковики
были еще в 60-х годах. Один из
отрядов, например, организовали
в Казани. Но тогда не было современных средств поиска – металлоискателей, специальных детекторов для обследования глубины.
Необходимую информацию искали в архивах, чаще ориентировались на интуицию да воспоминания местных жителей, которые
пережили войну.
– Какая находка вас саму
потрясла больше всего за
многолетнюю поисковую
практику?
– Я была студенткой, и в 1989 году поехала с отрядом на раскоп.
Тогда мы тоже были небогаты
инвентарем: лопата – основное
орудие. Ходить от лагеря до мест
поиска приходилось по 20 км пешком. Для поисковика постоянные
находки – как батарейка, придающая сил, а у нас тогда – несколько
дней совсем ничего. Приуныли, но
руки не опускали. Вспомнили, как
женщина, которая ребенком жила
здесь в войну, рассказывала раньше, что немцы расстреляли бойцов
и командиров Красной Армии и
сбросили их в колхозный погреб в
одной из деревень. От той деревни не осталось и следа. Как найти
погреб? Подсказало какое-то шестое чувство, наверное. Ходили,
пристально смотрели и заметили
небольшое углубление, начали
копать-расширять. Представляете,
какая выдержка была: выкопали
четыре метра в глубину, и, даже
ничего не обнаружив, упрямо копали дальше. Тогда нам и открылся
этот погреб, а в нем 19 тел с остатками шинелей, ремней, портупей.
Мы все были потрясены масштабом трагедии и одновременно, как
говорится, кожей почувствовали
настоящий дух войны.
– А как сейчас ребята реагируют на такие находки?
– Я часто наблюдаю, как те, кто
приехали на раскоп впервые, находят своего первого бойца. На
лице – калейдоскоп эмоций: и потрясение, и участие, и гордость.
Каждую пылинку сдувают, не дыша,
чтобы не нарушить таинство подвига, воссоздать картину гибели. Это
можно определить по повреждениям скелета и по позе. Если человек
лежит вниз лицом, согнувшись,
возможно, накрыло взрывом. Бывает, два солдата рядом уткнулись в
землю. Можно предположить, что
стреляли вместе из пулемета или
пушки и попали под обстрел с воздуха. Встречали такое, что человек
как будто на четвереньках упал и у
него пробит череп, возможно, его
взяли в плен, поставили на колени
и расстреляли. Сами раскопы бывают разные: боевые, санитарные,
госпитальные, на оккупированных
территориях – места массовой казни. Мы находим боевые и санитарные. Последние, это когда после
боев в одной воронке закапывали
сразу нескольких убитых, чтобы
избежать эпидемий. По останкам
можно определить и то, насколько молод был военный. Чем чело-
век взрослее, тем сильнее у него
срастаются кости. Если они легко
отделяются, то боец был совсем
молодым. Я всегда говорю ребятам,
что это, вероятно, их ровесник, и у
него были свои планы на жизнь, в
которые вмешалась война. А успел
ли он повоевать, выпустить хоть
одну пулю? Может быть, только
приехал на фронт и сразу попал в
месиво, под танки.
– Удается ли когда-нибудь
установить личность погибших?
– Очень редко. Для этого у солдата должна быть какая-то именная вещь или медальон, в котором
хранится записка с персональными
данными. Найти такой медальон –
большая удача. Чаще всего его хранили в карманах одежды, которая
давно истлела. Поэтому, обнаружив останки, поисковики начинают
ювелирно искать рядом эту ценную
капсулу. Если находят, передают в
лабораторию для восстановления
записи. Узнав имя, предстоит найти
родственников и сообщить им о на-
ходке, передать личные вещи погибшего. Это тоже очень интересная
работа, на помощь приходят соцсети и военные архивы в интернете.
– Юлия Владимировна, государство финансирует поисковую деятельность?
– Государство финансирует уход за
солдатскими захоронениями. Деньги
распределяются по администрациям
городов и районов, и местные чинов-
ники в ответе за то, чтобы братские
могилы, монументы, Вечные огни
были ухоженными и всегда выглядели
достойно. Когда мы находим останки, позже их, как уже говорилось,
торжественно перезахоранивают и
с этих пор за могилами следят и отвечают за их сохранность местные
чиновники. И нам по большому счету
достаточно знать, что погибшие воины упокоились, как говорится, с ми-
ром, по-человечески. Поисковикам
государство лишь иногда выделяет
гранты, но чаще их получают общественные поисковые организации
«боевых» регионов, где поисковая
работа ведется постоянно. Часто на
транспорт и продукты во время поездок мы скидываемся сами, а закупить инвентарь помогают спонсоры и
просто неравнодушные люди. Большую поддержку нашему отряду оказывает университет. Благодаря этому
на днях мы открываем здесь музей
«Война – Поиск – Память», где пред-
ставим свои находки на раскопах.
– Что здесь можно увидеть
и кто сможет посетить музей?
– То, что мы откопали своими рука-
ми в прошлом и этом годах на полях
сражений: каски, фляжки, компасы,
ампулы для хлорирования воды, в
которых даже сохранилось содержимое, солдатские кружки, ложки
и другие личные вещи бойцов. Посещение музея будет бесплатным,
планируем приглашать сюда школьников небольшими группами. А экскурсоводами выступят бойцы «Торнадо» – те самые, что подняли все
эти атрибуты подвига русских солдат из земли после десятилетий их
забвения, а самим солдатам вместо
безвестности подарили заслуженное – истинное бессмертие.
Записала
Елена Родионова
