Недавно в нашем городе побывали члены жюри областного конкурса актерских работ имени Евгения Евстигнеева. Поводом для их визита стал просмотр спектакля Дзержинского театра драмы «Гроза» – именно эта постановка будет представлять наш город на конкурсе в этом году. Впервые в состав жюри вошел главный режиссер нижегородского Театра юного зрителя Владимир Золотарь. Несмотря на то, что на нашей земле он работает всего около двух лет, имя его уже стало хорошо известно в театральных кругах. И не только в связи с громким скандалом вокруг конфликта труппы ТЮЗа и его руководства, но и благодаря ряду блестящих постановок, которые Владимир Золотарь уже успел осуществить в нижегородском театре. Во время своего визита в Дзержинск он с удовольствием ответил на несколько вопросов корреспондента «ДВ». – Владимир Александрович, в этом году вы впервые оцениваете работы актеров нижегородских театров. А раньше приходилось входить в состав жюри творческих конкурсов? – Да, у меня есть небольшой опыт, но, как правило, я участвовал в драматургических конкурсах, которые так или иначе связаны с постановками, игровыми читками. И сказать, что это премьера для меня, все-таки нельзя. Но в то же время я понимаю, что быть членом жюри евстигнеевского фестиваля очень почетно, ведь в Нижегородской области не так много профессиональных театральных премий. И это большая ответственность. – Вам легко дается решение, какие из увиденных актерских работ лучшие? – Нет, очень нелегко. Я ведь понимаю, что для кого-то из актеров наше решение может стать судьбоносным. Ведь иногда от совсем небольшого замечания, отметки зависит дальнейшая карьера актера. Вот сыграл человек, может быть, свою первую главную роль. И его заметили, показали, выделили. А потом, глядишь, ему дают еще одну большую роль, еще одну. И судьба начинает складываться. Бывает и наоборот. Где-то не заметили, не увидели, ничего не сказали – и все, актер постепенно уходит в тень. Когда понимаешь все это, степень ответственности, как члена жюри, конечно, возрастает. И дело не в том, что боишься кого-то обидеть, а в том, что страшно повлиять на чье-то будущее, поучаствовать в чьей-то судьбе. Со своей бы разобраться… К счастью, есть другие члены жюри, и у нас очень хорошая компания. Я думаю, коллегиально мы сможем принять правильное, объективное решение. – Вы посмотрели уже много спектаклей? – Все по-разному. Дело в том, что в Нижнем каждый из нас посещает фестивальные спектакли, когда ему удобно. Я вот знаю, что Сергей Блохин – председатель жюри – очень ответственно к этому относится и, я думаю, он отсмотрел уже почти все спектакли. Я посмотрел явно не больше всех, потому что половину осени провел в Питере и побывал не на всех премьерах в нижегородских театрах. Благо, время до весны еще есть. Кстати, я с огромной радостью согласился войти в жюри конкурса еще и потому, что я ведь могу очень долго собираться посмотреть пропущенные спектакли. А теперь это просто моя обязанность. Это ж хорошо! Значит, леность моя в этой ситуации уже верх не возьмет. – Понимаю, что сейчас говорить о впечатлениях еще рано. Но, может быть, вы уже можете отметить особенности фестиваля в этом году?  – Да, я помню прошлогодние конкурсы, помню, какие спектакли участвовали в нем. И могу сказать, что в этом году в списке номинантов как никогда много актеров, выдвинутых коллективами. Это значит, что сами театры, оценивая свою деятельность, видят много актерских удач. Это же хорошо. – А как вы думаете, нужно предупреждать труппу, на каком спектакле будет присутствовать жюри? – Конечно, лучше не предупреждать. В этом плане нижегородские театры, как я уже говорил, поставлены в более спокойные условия. Мы ходим поодиночке, и актеры не знают, сидит сегодня в зале кто-либо из жюри или нет. В Дзержинск нам было удобнее приехать вместе, поэтому актерам нас объявили. На мой взгляд, это все-таки не очень хорошо, потому что неизвестно, какая у артистов будет реакция на это. Бывает, что волнение подстегивает актеров в хорошем смысле. Но чаще результат бывает обратным, какие-то судороги, старание, которое вообще противоречит природе этой профессии. И потом, жюри важнее увидеть спектакль таким, какой он бывает обычно. Я, например, вообще не люблю ходить на премьерные спектакли, потому что они всегда идут в стрессовой ситуации. Ведь никто еще не знает, какой будет отклик зрителей. А вот пятый-шестой спектакль, когда диалог со зрителями уже налажен, проходит таким, какой он есть. Это так же, как с умным человеком приятнее общаться в нормальной ситуации, а не когда он тебе экзамен сдает. Потому что он моментально начинает глупеть. Потому что это экзамен. Вот и премьера – это экзамен. Спектакль перед комиссией, которая приехала смотреть кого-то для чего-то, – это тоже экзамен. Лучше спокойно пообщаться. – Я знаю, что в этом году в фестивале участвует и ваш спектакль «Приключения Тома Сойера». Волнуетесь за своих актеров? – Конечно, волнуюсь. К счастью, ни я, ни актеры не знали, когда спектакль будут смотреть. Так что для нас такого «часа икс» не было. Я очень хорошо понимаю волнение других режиссеров и актеров, претендующих на победу. Помню, как мы привезли в Москву на «Золотую маску» спектакль «Войцек», который я ставил еще в Барнаульском театре, и тогда мы были счастливы, что сыграли не лучший спектакль, а обычный, рядовой, и при этом не развалились. Это была большая победа, потому что актеры не поддались волнению. А это говорит об уровне мастерства. – Сегодня в нашем театре вы смотрите «Грозу». А правда ли, что как раз сейчас вы сами приступаете к постановке этой пьесы в ТЮЗе? – Да, буквально сегодня утром я читал пьесу на труппу, то есть мы с актерами постепенно начинаем работу с текстом. Так что, можно сказать, сейчас у меня уже вторая «Гроза» за день: утром ее играл я, вечером ее играют для меня. – Вам просмотр чужих спектаклей помогает в работе над пьесой? – А вот всегда по-разному, это процесс интуитивный. Я не из тех режиссеров, которые вообще никогда, ничего не смотрят. Но иногда мне надо посмотреть пятнадцать спектаклей по пьесе, которую сам собираюсь ставить, набрать материала из них. А иногда я интуитивно ограждаю себя от этой информации. В данном случае, с «Грозой» я себя не ограничиваю, поэтому никакого дискомфорта не испытываю. Когда я начинал работать над «Войцеком», то буквально вытравливал из себя память о спектакле Юрия Бутусова, который видел в молодости и знал наизусть. Запретил смотреть его актерам, разрешил только после премьеры. В итоге, спектакли получились абсолютно разными, ощущение такое, что поставлены по разным пьесам. Для меня это было очень важно. А иногда очень помогает полемический запал, когда выбираешь объект для спора. Например, в Барнауле я делал «Чайку» в дикой полемике с постановкой Льва Додина, которую при всем уважении к режиссеру почему-то ненавидел. – Но, наверное, для режиссера страшнее всего в процессе подготовки своего спектакля увидеть, наоборот, гениальную постановку этой же пьесы… – Я даже больше скажу: для режиссера увидеть любой гениальный спектакль – это вообще беда, это настоящая трагедия. Вот когда-то со мной произошла такая катастрофа. Я учился в Питере, и тогда был период не самого интересного и увлекательного театрального процесса. Заканчивая академию, мы с однокурсниками жили в снобистском ощущении, что вот-вот мы, новые герои, придем и перевернем старый мир. И вдруг литовский режиссер Эймунтас Некрошюс, которого я хорошо знал и до сих пор очень люблю, привозит на фестиваль в Питер своего «Отелло». После этого спектакля ощущение было простое: мы выходили совершенно раздавленные, и вопрос над нами витал только один:  а что мы вообще делаем в этой профессии? Да, это была настоящая катастрофа. – Спасибо за беседу.

Записала Марина Ипатова