Даже если бы в Музейном квартале Городца не было ни одного музея, его все равно стоило бы окрестить Музейным. Эта старая часть города, захватывающая всего несколько улиц и обращенная «лицом» в Волге, – сама по себе музей, чьи бесценные экспонаты хранятся прямо под открытым небом. Квартал буквально напичкан старинными постройками, в основном позапрошлого века. Идешь по узеньким улочкам, таким «худеньким», что едва две машины разъезжаются, и только успеваешь дивиться шедеврам из камня и дерева. Одни дома сохранились почти что в первозданном виде, другие подернулись налетом современности. А рядом с ними, кажется, притулились и вовсе «молодые» дома. И если бы ни предательские сайдинг и металлочерепица, их тоже можно было бы принять за привет из 19 века – все они какие-то игрушечно-лубочные, без пафоса и амбиций. Видимо, в Городце зорко следят за тем, чтобы рядом со странными купеческими особняками не вырастали замки нынешних представителей торгового сословия.
Синий «китель», белый «воротничок»
В Музейном квартале чувствуешь себя героем фильма, события которого разворачиваются в конце 19-го – начале 20 века. Нет, даже, пожалуй, городчанином того времени. Так и кажется, что из-за угла сейчас вывернет телега, горкой груженая мешками с мукой. Ан нет, навстречу тебе мчится какой-нибудь форд или фольксваген. От такого смешения эпох теряешься во времени и пространстве – и спешишь спрятаться в очередном музее от примет 21 века, которые тебе до боли знакомы, но здесь воспринимаются как послание из далекого будущего. Так и хочется сказать: «Чур меня, чур…».
Из двух деревянных особняков-музеев, заглядывающих друг другу в окна, выбираем тот, что краше – ярко-синий, весь в деревянных кружевах, «производства» второй половины 19 века. Вот парадокс: его небесно-голубой сосед-скромняга, стоящий через улицу, принадлежал графине Паниной, а в этом, разряженном с мезонина до фундамента, сначала жил-поживал зажиточный крестьянин Гавриил Красавин, а затем – служащий Михаил Гришаев. Чудно все как-то у них тут, в Городце. И даже распределение домов по улицам. Вроде бы на одной линии стоят оба произведения зодчества, на набережную посматривают, а графский особняк, тем не менее, принадлежит улице Рублева. Известный и почитаемый иконописец, ученик Феофана Грека, в Городце, конечно, не бывал, но его имя тут не зря увековечили. Андрей Рублев некоторым образом причастен к славе Прохора – «с Городца» вместе они в 1405 году расписывали фресками несохранившийся до наших дней Благовещенский собор Московского Кремля. По сути, и дом с белыми кружевными «воротничками» стоит на углу местной Рублевки, но табличка на нем гласит: Набережная Революции. (Во как! Неподходящее, мягко говоря, название, Алекандровская – так когда-то называлась эта улица – куда как лучше.) Нынче в доме с мезонином, которому историки приписывают черты позднего классицизма, «проживает» Музей самоваров. История гласит, что в начале 20 века этот кружевной красавец имел брусничный «наряд», но ей-богу, даже представить его не могу в таком экстравагантном цвете. Синий как-то нежнее, привычнее для русского глаза. А в обрамлении белоснежных узоров – так просто классика отечественного зодчества. Кстати, это строение богато украшено не традиционной для Городца глухой резьбой, а пропильной, с «дырочками». Старинную глухую, говорят, можно увидеть, если подняться вверх по набережной, но мы дотуда, уж простите, не дошли – сил не хватило.Не страсть, а любовь
Музей самоваров, как и большинство здешних хранилищ старины, – тоже из молодых, ему от роду всего 5 лет. Что удивительно, городецких корней он не имеет – в здешних краях ведь не занимались «самовароделанием», как в той же Туле. Да и сами музейные экспонаты родом из разных российских уголков, и даже Европы. Их коллекцию числом, перевалившим за четыре сотни, долго и кропотливо собирал Николай Федорович Поляков, главный налоговый инспектор Нижегородской области, а по совместительству – коллекционер. И хотя он не коренной городчанин, Городец считает своей третьей родиной и так кровно с ним породнился, что сегодня, наверное, нет такого человека в городе, который не знал бы его имени и историю его редкого, по нынешним временам, увлечения.
А началось все, как рассказывают экскурсоводы и многочисленные интервью, выложенные в Интернете, со старинных монеток, которые будущий налоговик в пятилетнем возрасте находил на берегах Горьковского водохранилища. И это с самого начала была не страсть к собирательству – мальчишку влекла история, он даже археологом мечтал стать. Искателя древностей из него не вышло, а вот хранитель таковых из Николая Федоровича получился знатный. Достойный продолжатель дела Овчинникова и Прянишникова – знаменитых городецких купцов, собирателей русской старины, о которых я рассказала в прошлой «серии» своих заметок. Со временем к монетам добавились оружие, весы, утюги, самовары, посуда, прочая старинная утварь. И теперь коллекций у Полякова столько, что не один музей можно открыть. Собственно, именно это и сделали городецкие власти. С некоторых пор музеев в этом небольшом городе с населением в 31 тысячу человек, пожалуй, стало не меньше, чем в Нижнем.«Рюмка» чая на столе…
Вот и самоварная экспозиция в кружевном доме, в два раза превышающая тульскую, – тоже из поляковского собрания. Сказать, что мы были удивлены увиденным, это значит ничего не сказать. Как дети бегали от экспоната к экспонату с вытаращенными глазами и только ахали. До чего же хороши медные самовары! Краше их, наверное, нет – горят огнем, будто с пылу-жару, кажется, дотронешься и обожжешься. Латунные тоже веселенькие, эдакие сияющие солнышки – душу греют не хуже чая. А формы, формы-то какие! «Ваза», «рюмка», «репка», «желудь», «яйцо», «банка», «бочонок», «шар», «сундучок» – всех «фасонов» и не перечесть. И у каждого еще своя «изюминка». Этот вот «бочонок» при «кепочке», с «погонами» и ручками «по швам» – настоящий солдат. У его соседа-«рюмки» ножки копытцами и вычурные украшения, стоит подбоченясь, будто цыган. И правда, на табличке написано: «Цыганский».
Порезвились мастера самоварных дел и с размерами. Емкость самого маленького самовара – 75 мл. Не зря прозвали эту кроху «эгоист». А я бы его еще и скупердяем обозвала – воды в нем хватит аккурат на одну даже не чашку, а чашечку. Чуточку побольше уважения вызывают самовары «тет-а-тет» – они хотя бы две жаждущие чаю персоны способны утешить. Для каждой, между прочим, свой краник предусмотрен. А вот самоварище в 53 литра заслуживает только низкий поклон – он способен напоить целый трактир. Так и зовется – трактирный. У таких экземпляров бывает до трех краников – в городецком музее такой «трехносый» гигант имеется, редкостная, надо сказать, штучка. Боже, сколько же тут этих, по терминологии Даля, «водогрейных для чая сосудов»! Никелированные и даже фарфоровые, гравированные и хохломой расписанные, электрические и керосиновые. Те, что дровами топятся, – разумеется, самые лучшие. Они не простой кипяток «производят» – настоящий элексир, наполненный пузырьками кислорода, прогретый до последней молекулы. Какие же все-таки молодцы эти выдумщики с Урала, подарившие в 18 веке миру самовар, – гениальный сосуд, источник живительной влаги для всех и вдохновения для русских мастеров! Ба, а это что за неказистый самоварчик особняком стоит на выходе с экспозиции, простачок среди такого великолепия? Простите за поспешные выводы, но это, оказывается, самый ценный в коллекции Полякова экспонат, потому как фамильная ценность. От деда достался коллекционеру, самому младшему… тринадцатому(!) ребенку в семье. Вот так, спустя почти 800 лет отец Николая Федоровича повторил подвиг Юрия Долгорукого, которому приписывают основание Городца и тринадцатикратное отцовство.От добра – добро
К синему «самоварному» дому впритирку стоит другой, зеленый, чуть попроще. Незатейливая табличка над старыми, но все еще видными дверями гласит: Музей добра. Нет, не доброты, как можно подумать поначалу, а того самого добра, которым богат наш быт. Но у наших предков, при всей их бедности, похоже, он был все-таки богаче. И дело не в количестве вещей, которые окружают то или иное поколение, а в их качестве.
Именно в этом музее, который тоже вырос из поляковских коллекций и открылся всего-то год назад, восторг от Городца достигает своего апофеоза. Тут что ни вещица, то настоящий шедевр. Умели же наши предки украсить свою серую трудовую жизнь! Каждая мелочь, любой пустяк, привычные для крестьянского быта, хранят черты настоящего искусства. И как раз это безудержное стремление простого русского люда заполнить красотой каждый миллиметр окружающего его пространства – нет, не удивляет – сражает наповал. Казалось бы, зачем выводить на простой деревянной ложке сложный узор? Примитивная похлебка что ли от этого слаще станет? А скажите, какая практическая польза от витиеватой чеканки, опутавшей ведра для хранения воды? Да никакая! Глаз радует, душу греет, жизнью, теплом избу наполняет – вот и вся корысть. Ради нее же на чугунных печных дверках целые картины отливали, дверным ручкам необычные формы придавали. Не просто примитивными накладками защищали замочные скважины от дождя и снега, а петушка на них «сажали». Нажмешь на кнопочку – и петушок голову пригнет, отверстие для ключа откроет. От такого добра действительно веет добром. Так что, пожалуй, в названии музея заложен более глубокий смысл, чем кажется на второй взгляд. Это какая же душа должна быть у человека, чтобы она так жаждала красоты, ценила, творила ее! Вот и рождаются смутные подозрения: уж не скрывается ли за нашим желанием все упростить, типизировать, унифицировать внутренняя пустота? Может, потому мы все больше ценим удобство и все меньше задумываемся о красоте? Что любопытно, экспонаты этого доброго музея – тоже не местные «жители», находки со всей России, а некоторые и вовсе «иностранцы». Как, например, американский кассовый аппарат конца 19 века с ручкой-шарманкой – до сих пор, между прочим, пребывает в рабочем состоянии. Ну, разве что старинные ассигнации имеют привязку к Городцу – их нашли, когда в том самом доме, где сейчас обосновался музей, а до революции жил купец Плеханов с семьей, делали ремонт. И это не единственный клад, который хранил этот особняк. Также при ремонте оказалось, что в гостиной, под полом, насыпана глина вперемешку с золой. Первая быстро прогревается, в вторая долго сохраняет тепло. Получается эффект теплых полов. В музее и правда было тепло в тот нежаркий осенний день, когда мы вздумали познакомиться поближе с Городцом. А потому в моей памяти он останется как Музей не только добра, но и тепла. …Повезло все-таки городчанам с Поляковым – каждому бы городу по такому щедрому коллекционеру. Ведь у Иванов, не помнящих родства, и настоящее шатко, и будущее туманно.Елена Серова
Продолжение следует.