Увидеть неувиденное

– Павел, объясните, чем вас так привлекли дзержинские промзоны – места, которые мало кому показались бы живописными, скорее, наоборот?

– На самом деле интерес к промзонам возник у меня уже после того, как я уехал из Дзержинска. В свое время, когда я учился в нижегородском художественном училище и ежедневно проезжал на электричке мимо заброшенных пригородных предприятий, у меня ни разу не возникало желания выйти и сделать какие-то наброски. Тогда я ходил с этюдником по старому Нижнему, мне казалось, что вот это интересно, а то, что происходит за окном электрички, – нет. Сейчас мне непонятно, почему тогда я не замечал этих пейзажей. И только когда я уехал, промзона стала меня завораживать. Тем, что эти места очень быстро разрушаются – это какая-то магия исчезновения целой эпохи на наших глазах. И тем, что мы совершенно перестали обращать на это внимание, привыкли не замечать. И, может быть, сыграла роль дистанция – большое видится издалека.

– А с чего начался процесс перерождения этой «завороженности» в желание сделать уже реальный художественный проект?

– Вообще, началось все с того, что несколько лет назад мой папа позвал меня поехать с ним на один завод, где он когда-то работал. Ему по каким-то делам нужно было посетить закрытые цеха своего старого предприятия. Так вот тогда мы не смогли найти цех, где он когда-то трудился, от него просто ничего не осталось, даже руин.

Потом мы решили съездить посмотреть поселок, где папа родился – это поселок Ворошиловский. Его мы тоже не нашли – на том месте сейчас густые заросли. И вот само ощущение, что так быстро стерлись следы совсем еще недавней жизни в этих местах, меня поразило и заставило посмотреть совсем иначе на привычные картины. Мне стала очень интересна история этих мест, я начал расспрашивать своих бабушек, родителей: что они помнят о поселке, о тех временах, и подумал, что может получиться художественный проект, составленный из воспоминаний, документов, фотографий, газетных вырезок, картин. Я обращался к краеведам, например, к Станиславу Шальнову, чтобы найти людей, которые могли бы поделиться своими воспоминаниями. Но позже понял, что информации так много, что ее хватит на полноценный музей, а не только на проект. Поэтому я решил ограничиться рамками своей семьи, собрал те факты, что связаны с жизнью моих родных.

На дзержинских заводах работали три поколения моих родственников. Бабушка приехала в Ворошиловский поселок перед войной, в 1939 году, там же окончила школу, пошла работать – сначала на производство химических бомб, потом органического стекла. Здесь же вышла замуж, родила моего отца. Со стороны мамы также все предки жили в поселке.

Но сейчас уже почти никто ничего не помнит, для бабушки воспоминания о Ворошиловском поселке превратились в некие семейные легенды, они немного не похожи на реальность. Для тети, которая застала поселок ребенком, эти воспоминания приобрели очертания ностальгического фильма. Мне кажется, прикоснуться к этому реально сейчас уже практически невозможно.

– А почему проект получил название «Белое море. Черная дыра», указывающее как раз не на частную жизнь отдельно взятой семьи, а на огромную общую экологическую проблему?

– Для меня Белое море и Черная дыра – это метафоры памяти. Если посмотреть на эти места с точки зрения географических координат, можно увидеть, что в самом центре тех мест, где рождались, жили, работали все мои предки, расположен ромб Белого моря, загадочный, странный. Для меня это как раз и есть метафора личной и исторической памяти, того, что осталось от прежней исчезнувшей реальности.

Кроме того, если наблюдать за Белым морем, например, по спутниковым снимкам, можно заметить, что с годами оно постоянно меняется, оно живет своей жизнью, дышит. Для себя я сравниваю его с океаном Солярис, который в своих фракталах хранит образы прошлого. Несмотря на то что постоянно идут разговоры о необходимости его ликвидации, я думаю, что сделать это практически нереально. Если изолировать его сверху, кто знает, как оно будет жить в недрах своих, как влиять на подземные воды и всю окружающую среду.

– Вы не первый раз обращаетесь к теме городских окраин. Несколько лет назад большой успех имел ваш проект «Внутреннее Дегунино», посвященный одному из спальных районов Подмосковья. Еще одна коллекция «ТЦ» вывела на первый план образ торговых и развлекательных центров. Эти проекты как-то влияют друг на друга? И что от них «возьмет» выставка «Белое море. Черная дыра»?

– Действительно бывает так, что одна коллекция перетекает в другую. Во «Внутреннем Дегунино», например, возник образ цветного сарая, который я начал развивать и сделал центровым в следующем проекте «ТЦ». Что касается проекта «Белое море. Черная дыра», то у него были другие предшественники. Несколько лет назад у меня была серия работ под названием «Colour fields» («Цветовые поля») – ряд пейзажей, которые я написал, глядя на землю из Google со спутника. Также был цикл «Индустриальный пейзаж», созданный при посещении металлургических заводов Западной Сибири. Уже в нем возникла тема самостоятельной жизни завода, где человек отсутствовал даже в качестве наблюдателя.

– Вас иногда называют «мастером депрессивного пейзажа». Мне же кажется, что вашу живопись нельзя воспринимать слишком буквально, слишком серьезно, без некоторой иронии – с ума же сойти можно. Вы согласны?

– Возможно, вы правы. Я ведь пытаюсь усилить свои собственные впечатления в работах, потому иногда меняю композицию, что-то добавляю. Например, в той же серии «Внутреннее Дегунино» есть одна работа «Автосервис». На ней изображен цветной сарай на фоне пустынного пейзажа. Само по себе это, наверное, забавно и странно, когда в центре огромной картины стоит одинокий цветной сарай. Не буду рассказывать о новых работах, но, возможно, внимательный зритель и в них найдет какую-то иронию и отстраненность.

– Уже сейчас понятно, что проект «Белое море. Черная дыра» выйдет далеко за рамки просто художественной выставки. Что еще, кроме непосредственно ваших картин, увидят ее посетители?

– На выставке будут представлены разные жанры искусства – от живописи до найденных объектов, инсталляций. Специально для проекта я снял документальный фильм, состоящий из съемок в промзоне и интервью, которые брал у своих родственников. Этот 30-минутный фильм я бы попросил зрителей посмотреть до конца, потому что занимался им почти год и он для меня очень важен.

Слава труду. Холст, масло. 180х260 см

Всего на выставке будет десять разделов, каждый из которых содержит блок с текстовым комментарием. Не то чтобы я хотел поставить зрителей в какие-то рамки, заранее объяснив свои мысли, однако мне бы хотелось направить восприятие посетителей в определенное русло. При этом я не стараюсь вызвать у зрителей какую-то конкретную эмоцию, просто делаю то, что мне самому интересно.

– Этот проект будет представлен впервые в Нижнем Новгороде? Планируете выставлять экспозицию где-то еще?

– Да, хочу показать этот проект еще в Москве. Но мне принципиально было первый раз представить его именно здесь, в Нижнем Новгороде, чтобы его увидели дзержинцы. К сожалению, в самом Дзержинске показать крупный проект сейчас невозможно, так как в городе нет современных выставочных площадок.

О Дзержинске, Подмосковье и «Подпарижье»

– Мы много раз упоминали, что ваши предки трудились на химических заводах. Как же получилось, что в семье рабочих вырос художник?

– Честно говоря, меня самого удивляет, как это вышло. У нас никто никогда не рисовал и не имел отношения к искусству. Но к моему выбору родители отнеслись, на удивление, с большим пониманием. И когда пришло время решать, с какой профессией мне связать свою дальнейшую жизнь, родители очень меня поддержали, за что им огромное спасибо. Между прочим, происходило это на фоне 90-х годов, когда речь шла об образовании, которое в первую очередь могло бы прокормить. Художественное образование для этого, мягко говоря, не годилось. Мне на тот момент вообще было непонятно, чем я буду заниматься и как выживать. Но шаг был сделан.

– Вы говорите о решении переехать в Москву и продолжить свое образование там? Вам, кстати, тяжело далось завоевание столицы?

– Честно говоря, я не думал, что уезжаю навсегда, был уверен, что обязательно вернусь. Но чем дальше, тем больше я понимал, что в столице есть среда, общение, которые необходимы мне для того, чтобы созреть и стать художником. Для этого недостаточно окончить институт, нужны выставки, поездки, знакомства с другими художниками и постоянное образование.

– Тем не менее вы не забываете Дзержинск. С каким чувством сюда возвращаетесь?

– Я почти двадцать лет не живу в Дзержинске, но мне всегда нравилось и сейчас нравится сюда приезжать. Когда есть свободное время, с удовольствием гуляю по городу. Чем больше проходит времени, тем Дзержинск становится для меня загадочнее и интереснее.

– Но в последние годы город сильно преображается, меняется его архитектура и, к сожалению, не в лучшую сторону. Не становится грустно?

– Да нет, я люблю Дзержинск и замечаю много положительных изменений в нем. Приятно, что отремонтированы фасады многих зданий в центре города, отреставрирован (пусть и жэковским методом) скверик на пр. Чкалова, который я обожал в детстве. Негативных изменений, к сожалению, не меньше. Для меня, например, было непонятно решение о закрытии трамвайного движения, не представляю себе Дзержинск без трамвая. Центральные улицы уродуются огромным количеством магазинчиков, каждый из которых выставляет свою рекламу, все это выглядит очень пестро, нелепо. Однажды в Берлине, кажется, где-то в восточных районах, я обнаружил улицу, очень похожую на проспект Циолковского – такая же щедрая на пространство архитектура, широкие тротуары, ровные ряды пяти- и девятиэтажных домов, но там сумели сохранить первоначально задуманный облик улицы, даже окна в домах были одинаковыми. Очень хочется думать, что мы тоже, наконец, научимся ценить и хранить то красивое, что осталось нам от прежних поколений.

– Вам приходится много путешествовать?

– Я обожаю ездить по другим странам, но, как правило, избегаю туристических маршрутов. Любимая схема путешествий по городам где-то за границей выглядит примерно так: я доезжаю на метро до конечной станции, потом пересаживаюсь на какой-нибудь автобус либо иду пешком до самых окраин города, где протекает обычная жизнь местных жителей. Удивительно, но однажды на окраине Парижа я нашел район, который очень похож на Подмосковье. Позже я познакомился со вдовой русского художника Михаила Рогинского, который много лет жил здесь и писал российские пейзажи фактически с французской натуры.

– То есть окраины городов в разных странах на самом деле очень похожи?

– Как раз наоборот, они очень разные, но только за пределами больших городов можно увидеть настоящую жизнь определенного народа, и иногда она совсем не такая, какой нам представляется. Во Франции очень много «черных» районов, где жители живут бедно, своей серой обыденной жизнью. Правда, и здесь есть правила и понятия, перенять которые Дзержинску, кстати, не мешало бы. Например, в нищих, захолустных пригородах во Франции существует такое понятие, как «двор» – зеленые островки между домами, куда никто не посмеет поставить машину, это территория людей, где они собираются, чтобы отдохнуть, посидеть, пообщаться. У нас привычка такого соседского общения потеряна, все сидят по домам, у телевизоров.

– Трудно после поездок возвращаться домой?

– Вовсе нет. Наоборот, самый любимый момент в каждом путешествии – это как раз возвращение домой, потому что еще несколько дней после поездки ты видишь привычные места совершенно с другого ракурса. Это очень интересно. Иногда ради этого и стоит уезжать.

– Спасибо за интересную беседу. Будем ждать встречи на предстоящей выставке.

Записала Марина Ипатова

Справка

Павел Отдельнов

Родился в 1979 году в Дзержинске Нижегородской области. С 1999 года по настоящее время живет и работает в Москве.

В 1999 году окончил Нижегородское художественное училище, в 2005-м – Московский государственный академический художественный институт им. В.И. Сурикова, живописный факультет. В 2007 году – аспирантуру МГАХИ по творческо-исполнительской специальности. В 2013-2015 годах учился в Институте проблем современного искусства.

Картины Павла Отдельнова вошли в коллекции Государственной Третьяковской галереи, Государственного русского музея, Московского музея современного искусства и многих других, а также в частные коллекции в России и за рубежом.